Воскресенье
05.05.2024
14:09
Форма входа
Поиск
Друзья сайта
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Методология науки

Фундаментальная традиция

Наряду с этим следует отметить значение более фундаментальной общекультурной традиции, характерной для европейской культуры-цивилизации, в которую органично вписывается и формой проявле­ния которой выступает христианская теология. Это идеал мудрости, ориентированный на материальный мир как объект ее приложения. В предшествующих культурах (античной и восточной) фигурировал идеал мудреца, ориентировавший человека на нравственное и интел­лектуальное (познавательное) совершенствование, на моральную ответ­ственность перед другими людьми, обществом, Богом, Космосом. В вос­точной культурной традиции чаще всего познавшему "свет истины" предлагалось отрешиться от телесного мира и воссоединиться со своей основой ("Брахманом", "Нирваной"). Поздняя античная культура в лице неоплатонизма предполагала те же ориентации (освобождение от гнета телесности и слияние с "Единым"). Совершенно иная картина в европейской культуре. Основу выс­шего идеала мудрости составляло представление о творчестве в ма­териальном мире телесности, направляемом словом, выражающим мудрость. В слове (равно в мудрости) должно быть выражено содер­жание творческой деятельности, причем детально и полно (ничто не пускается на самотек, не отдается стихии проб и ошибок, действию по привычке). Такая позиция, с одной стороны, поднимала статус целенаправ­ленной деятельности человека (по аналогии с творческой деятельностью Бога) и его самого как субъекта деятельности на небывалую доселе высоту; с другой — реабилитировала статус телесности в ши­роком смысле (как синонима всего естественно-природного). Это не только сотворенная Богом реальность, но реальность, обладающая внутренне присущими ей законами, такая же фундаментальная, как и другие компоненты средневековой теологической картины мира (Бог, бессмертные человеческие души, духовные иерархии — ангелы " и демоны) и одновременно выступающая объектом человеческой де­ятельности. Регулируемая словом, в котором не остается места не­договоренности, чему-то неявному (знанию или правилам действий) деятельность человека оказывается подчиненной достаточно жест­кой схеме, фактически единой как для познавательной, так и для конструктивно-технической деятельности. Ориентация, задаваемая отмеченной общекультурной духовной предпосылкой, обусловила преемственность практически всего пози­тивного, что было накоплено в сфере методологической рефлексии над научным познанием. Воспроизводился идеал дедуктивно-орга­низованного знания, обладающего при этом всеобщностью и необхо­димостью. Развивался логико-понятийный аппарат анализа возмож­ного как особого (потенциального) состояния реальных предметов и явлений. При этом следует иметь в виду специфичность понимания возможного в средневековой философии и логике. В наше время его квалифицируют как теорию возможного, сопоставляя с античной фи­лософией и логикой как теорией ставшего бытия или актуально существующих предметов, явлений, процессов. Однако это была теория возможного не в современном смысле. Она не представляла собой экстраполяцию в будущее известных за­кономерностей, отражающих естественные отношения и причинные связи предметов и явлений. Описание их возможных состояний ба­зировались, прежде всего, на идее совершенного порядка, где каждый предмет, явление, процесс имеет свое строго определенное место. Этот порядок предопределен Богом. Видимые отклонения от установлен­ного Богом порядка вещей обусловлены или действием "ничего", из которого Бог сотворил мир в соответствии с идеями своего боже­ственного разума, или несовершенством человеческого восприятия. "Человек", — отмечает, анализируя взгляды Августина, один из вид­ных исследователей средневековой философии Г.Г. Майоров, — ви­дит в мире беспорядок, случайность и зло из-за собственной ограни­ченности, из-за невозможности для его конечного духа охватить це­лое мира. Подобно тому, как нельзя судить о красоте, гармонии и смысле мозаической картины, остановив взор только на одном ее фрагменте, получающем свое истинное значение только в единстве со всеми другими, так нельзя судить и о случайности и "злокачестве" частных явлений мира, не оценив их с точки зрения целого"[1]. [1] Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии. М.: Мысль, 1979. С. 307-308